Беседа главного редактора газеты «Журналистская правда»
с ведущим программы «Новости-24» на «Рен-ТВ» Андреем ДОБРОВЫМ
КУРЬЕР, РАБОЧИЙ, РЕПОРТЁР
Владислав ШУРЫГИН. Андрей, как Вы пришли в профессию? Почему именно журналистика?
Андрей ДОБРОВ. Трудно ответить как-то однозначно, но журналистом я решил быть ещё в восьмом классе. Пошёл в школу юных журналистов и прозанимался в ней три года. Сразу после этого поступил на факультет журналистики. Но после второго курса мы с ним расстались, потому что у меня был незачёт по физкультуре. И меня с международного отделения отчислили…
В.Ш. Неужели за несданный зачёт по физкультуре отчисляли?
А.Д. Официально – за физкультуру. Но если сильно копаться, то вполне может оказаться, что физкультура была очень вовремя подвернувшимся поводом. Это были ещё советские времена – 1988 год, а мы тогда много бузили. Помню, создали рок-группу, потом устроили первый рок-фестиваль в университете, нас после этого даже вызывали в партком и угрожали выгнать из комсомола. Для журналиста-международника я, как сейчас понимаю, был слишком неформатный. Но это всё уже сегодняшние домыслы. А тогда я не сдал «физо», и меня вполне законно отчислили за неуспеваемость. И мне пришлось срочно переквалифицироваться в разнорабочие, а потом в курьеры…
В.Ш. Андрей, а откуда Вы родом?
А.Д. Из Замоскворечья. Я коренной москвич, причём в четырёх поколениях. Предки мои переехали из деревни в Москву ещё до революции, один из прапрадедов владел тремя магазинами в Москве, его семья снимала второй этаж дома в Газетном переулке – дом этот до сих пор стоит. Я не раз проходил мимо, смотрел на окна, пытался представить, как жили они тогда.
В.Ш. Обидно было? Не было ощущения, что Советская власть обобрала Вашу семью? Сейчас часто приходится читать: вот, до революции мои предки владели тем-то, жили там-то. Если бы не Советская власть, то я бы…
А.Д. Нет, я никогда не чувствовал себя обиженным Советской властью. Она мне ничего плохого не сделала. Особенно если с нынешних реалий посмотреть, так и наоборот – только дала: бесплатное обучение в школе, бесплатное высшее образование, практически бесплатный отдых в санаториях и пансионатах, бесплатный детский отдых, бесплатную медицину.
Я думаю, что на Советскую власть пенять могут только люди с очень специфически устроенной памятью. Правда, в советские времена я не дорос ещё до получения зарплаты по профессии журналиста. Возможно, если бы я получал её, то был бы обижен её размером. Говорят, это были достаточно скромные деньги. Но я тогда работал чернорабочим в «Моспроекте», и в 1989 году получал 200 рублей в месяц – это были очень приличные деньги тогда.
С тех времён я с уважением отношусь к людям, занятым тяжёлым трудом. Труд разнорабочего очень тяжел физически и морально, потому что очень просто до него опуститься и очень трудно потом подняться. Там было много самых экзотических персонажей. Я помню разнорабочих кандидатов наук, писателей, художников. Люди по-разному оказывались на этой ступеньке социальной лестницы, и часто это были люди весьма неординарные.
Поэтому я на Советскую власть ничуть не обижен. А вот Советская власть на меня обижаться имеет полное право. В 1987-м, когда Ельцина сняли с МГК КПСС, мы, студенты, подписывали какие-то письма в его защиту… Я тоже тогда подписал. Эх, знал бы, чем это кончится, наверное, я бы этого не делал.
В.Ш. А что эти Ваши «университеты» с отчислением, с работой Вам дали как журналисту?
А.Д. Очень многое. Я стал лучше понимать жизнь, то, как устроено наше общество. Но, главное, мне эти годы дали понимание, что люди, на какой бы ступени социальной лестницы они ни находились, – это не быдло. Вот есть мнение, бытующее среди некоторых журналистов, что надо писать языком, рассчитанным на самых простых людей, – на доярку из рязанской деревни, например. Иначе тебя никто не поймёт. Я же всегда исхожу из того, что публика умнее меня. Я не пытаюсь делать эфир для дебилов. Я уважаю своего зрителя. И всякие умные слова не расшифровываю, потому что знаю: всё равно их поймут. Даже если слово незнакомое, они поймут, что оно значит в контексте. Я считаю, что народ у нас умный и относиться к нему надо с уважением.
ПРОФЕССИЯ, ИСКУССТВО ИЛИ РЕМЕСЛО?
В.Ш. А как состоялся Ваш второй приход в журналистику?
А.Д. Два года я пробовал себя в разных профессиях, и постепенно крепло понимание, что журналистика – это всё же главное дело моей жизни. То, что я люблю и хочу делать. И я пошёл в «Комсомольскую правду», где у меня были знакомые: в «КП» уже тогда принимали только по внутренней рекомендации, сейчас этот принцип стал официальной политикой, насколько я знаю. И почти два года я проработал там стажёром.
В.Ш. А как бы Вы охарактеризовали советскую журналистику и постсоветскую? Что у них общего? Каковы различия?
А.Д. Я, естественно, не могу сказать про весь советский период. Но та советская журналистика, в которую я пришёл, это была блестящая журналистика. Журналистика с большой буквы! Она строилась на глубоком профессионализме. Люди, работавшие в той же «Комсомолке», были профессионалами, имевшими колоссальный опыт, прошедшими иногда такое, что и в романах не придумаешь. Советскую журналистику отличала, как мне кажется, направленность на человека. Тогда люди наполняли газетные полосы: очерки, репортажи. Российская журналистка – уже иная. Сегодня ценится профессионализм другого склада. Аналитичность, умение ухватить суть, знать экономику, разбираться в политических хитросплетениях…
Мне повезло, я прошёл целый ряд школ: газетную, журнальную, радиотелевизионную, работал в «КП» в период её расцвета. Но в конце 1991 года редакция развалилась – это был знаменитый исход журналистов из «КП». Развал этот произошел на вершине популярности газеты. У «КП» были гигантские ежедневные тиражи, там работали лучшие профессионалы, но началась коммерциализация СМИ, и часть журналистов, несогласных с новой политикой, не сумевших вписаться в неё, – наивные, идейные люди – ушла. Недавно, когда справляли двадцатилетие этого исхода, интересная компания собралась «ушедших»: четыре телеведущих, два высших чиновника из правительства, бизнесмены, журналисты… Такой вот был «исход».
Те, кто ушли, начали делать новую газету. Её так и назвали – «Новая газета». Я там тоже успел поработать. Потом работал в «Собеседнике» довольно долго – в отделе культуры, где, кстати, работал и Дима Быков. Затем недолго в «Коммерсанте», на «Русской службе новостей» поработал, некоторое время даже тайным главным редактором был… На ТВ-6 в телекомпании «Вид» работал, на третьем канале – там я получил уникальный опыт… На пятом канале и, наконец, на «Рен-ТВ».
В.Ш. Есть мнение, что журналистика – не профессия. Я сам, в каком-то смысле, этого мнения придерживаюсь, вижу немало примеров того, как журналистом становится буквально кто угодно…
А.Д. Не соглашусь. Журналистика – это, безусловно, профессия. Другой вопрос, что в неё попадает много людей со стороны. Но это скорее говорит о том, что у нас не очень профессионально готовят журналистов, и всё время приходится «дополнять» штаты людьми из других профессий. Если бы наши журфаки выпускали профессиональных журналистов, наверное, другие люди просто не смогли бы попасть в эту профессию. Журналистика ведь – не просто умение складывать слова. Это совсем другое. Умение бойко писать или говорить – это не журналистика. Это колумнистика.
Журналист же – это человек, который находит важную для общества тему, собирает по ней факты, мнения, который умеет работать с источниками и вытаскивать из собеседников информацию, который организует свою творческую работу и, наконец, пишет материал. И написание такого материала – это уже финал. Основная же журналистская работа – в поиске, сборе материала. Но ещёнадо понимать, что журналистика – это не искусство. Это ремесло. И лишь единицы способны подняться в нём до уровня высокого искусства.
ЖУРНАЛИСТ ВСЕГДА СУБЪЕКТИВЕН
В.Ш. Теперь Вы – руководитель, на вас работает целая команда. При этом Вам приходится её учить?
А.Д. Нет! Я подбираю людей, которые умеют работать. В этом отношении я очень технологичен. Эфир – машина, которая всё время должна двигаться. У меня три раза в неделю хронометраж по 19 минут 20 секунд. И он должен наполняться качественным материалом. Я могу учить стажёра, но я не могу учить продюсера или шеф-редактора. У меня все работники профессиональные, которые всё умеют, всё понимают. Поэтому это самые спокойные люди на телевидении, всё очень тихо и спокойно.
В.Ш. Это Ваш стиль управления. Говорят, что никто никогда не слышал, как Вы выходите из себя.
А.Д. А я на работе никогда не кричу. Я считаю, что работа должна быть комфортной. Комфортной для всех. Работая в рамках телекомпании, я не могу самолично повышать своим подчиненным зарплаты, отпускать их в отпуск и так далее – всё это прерогатива руководства телекомпании. Но я, по крайней мере, могу не трепать им нервы. Работают они, как правило, хорошо, я ими доволен, и в моих силах создать им спокойную атмосферу. Нервы только мешают работать.
В.Ш. Журналист свободно вздыхает, когда он сдал текст. Главный редактор газеты свободно вздыхает, когда ему привозят свежий тираж. Когда свободно вздыхаете Вы?
А.Д. А я вообще очень свободно дышу. У меня текст программы готов заранее. Я вношу в него изменения, если что-то происходит. Но, как правило, это небольшие изменения, если не случается чего-то экстремального. Как недавно был случай: за 15 минут до эфира пришло сообщение от одного агентства, что в Белом доме два взрыва, Барак Обама ранен. Но к счастью, опровержение поступило вовремя…
В.Ш. К слову, о такой информации… Журналист должен нести ответственность за неё? За слова, за подачу?
А.Д. Журналист, безусловно, должен нести ответственность за свою правдивость и за подачу. Другое дело, когда ты работаешь в ежедневном режиме, то ошибки бывают чаще.
В.Ш. Журналист может позволить себе быть необъективным?
А.Д. Я считаю, что журналист всегда субъективен. Журналистика вообще субъективна, в особенности – русская. Любители «объективной» журналистики приводят мне в пример американскую журналистику. Да это просто смешно! Я, кстати, долго верил в независимость американской прессы. Потом начал понимать, что объективность – это не более чем форма подачи. Реально же ни одно событие не может быть таким, чтобы его можно было подать объективно. Начиная с того, что журналист – это субъект, как он может быть не субъективным? Любое событие многогранно. Оно продолжается во времени. Мы рассказываем лишь о том, что знаем на текущий момент. При этом мы работаем на корпорацию и отражаем её позицию. Даже в государственных СМИ. Государство – это ведь тоже корпорация.
ЛИБЕРАЛИЗМ НЕУМЕСТЕН
В.Ш. Вы можете себе позволить иметь убеждения?
А.Д. Безусловно. Я думаю, что меня и приглашают работать потому, что у меня есть определённые убеждения. Может быть, они не так ярко выражены и непривычны в традиционной системе координат: «правые—левые», «коммунисты—монархисты». На «Рен-ТВ» меня пригласили потому, что Михаилу Осокину было трудновато вести эфиры каждый день. Это изматывающий режим работы. Я честно предупредил, что я не либеральный журналист, что я консерватор. Но руководство спокойно приняло эту информацию. Думаю, что это даже было взято в расчёт, как возможность подтянуть соответствующую аудиторию.
В.Ш. И как Вы, нелиберальный журналист, врастали в «Рен-ТВ»?
А.Д. Без проблем! Моя идеология – это мое личное дело, а я пришёл делать передачу. От меня требовался профессионализм, в первую очередь. И я старался таковым быть.
В.Ш. А как Вы пришли к своим убеждениям? Судя по тому, что вы рассказали о своём жизненном и профессиональном пути, Вы должны были приплыть к совсем другому берегу…
А.Д. Так получилось, что я из неполной семьи служащих, моя мама была медсестрой, потом я довольно рано женился, у меня родились дети. Мне никто никогда не помогал, кроме друзей, у которых и своих проблем хватало. Поэтому я всего в своей жизни достигал сам и рассчитывал только на себя. И тут всё очень просто: когда ты за свою жизнь и семью отвечаешь сам, когда ты глава семьи – а семья и государство похожи – ты понимаешь, что не может быть либерализма в семье. Либерализм может быть уместен только в отношении выросших детей, когда они становятся совершеннолетними дееспособными гражданами и сами несут ответственность за свою жизнь. Ещё я люблю историю и понимаю одну простую вещь: невозможно построить государство на вседозволенности, как невозможно построить государство в виде бизнес-системы. Бизнес должен работать на государственные интересы, а не наоборот, как сейчас. Бизнес не заботится о гражданах, а только о тех, кто нужен бизнесу в интересах получения прибыли.
И я наблюдаю, как с начала 2000-х власть начала изменяться – верхушка власти. Понятно, что бизнес-интересы ещё продолжают работать, тянут страну то в одну сторону, то в другую, но, как мне кажется, наверху уже начинают понимать, что бизнес-технологиями невозможно управлять страной: она развалится. Уходит либеральная свирепость к своим людям, когда каждый сам за себя и человек человеку волк, и приходит понимание, что мы все – единый народ.
В.Ш. Что такое, на Ваш взгляд, «болотная» оппозиция? В чём её феномен?
А.Д. На мой взгляд, это болезнь такая. Рецидив 1991 года. Бунт оказавшихся внезапно на обочине либералов, которые ещё вчера были рулевыми. Мы очень много уделяем этой теме внимания, но если разобраться, то затрагивает она очень небольшое количество людей. Фактически вся «болотная» – это доли процента населения даже не страны, а Москвы.
Да, есть недовольные люди. В любом городе их хватает… Они всегда были и всегда будут. Но при этом продолжают на это государство работать, получать зарплаты. Они недовольны, но жертвовать ради этого недовольства своим положением и достатком они никогда не решатся.
Есть верхний пласт: чиновники, власть, – а есть нижний пласт: народ, население. Они практически не пересекаются. Можно издавать законы, менять правила, но обычно это не затрагивает «жизнь внизу», эту огромную массу. Она живет по своим законам и правилам. Государство думает, что управляет людьми, бизнес думает, что дает им рабочие места, кормит их, но на самом деле люди просто живут и своей жизнью, своим трудом обеспечивают существование и бизнеса, и власти. Без них ничего этого не было бы.
В.Ш. А есть люди, с которых Вы брали пример? Кто служил и служит для Вас идеалом?
А.Д. Конечно. Есть люди, на которых хотелось равняться. Мне нравится, как у древних японцев: когда умирал полководец, они через некоторое время провозглашали его богом войны… Для меня в журналистике таким японским богом мог быть Гиляровский – мне очень интересна его фигура. Это такой классический русский журналист.
Я даже написал о нём исторический детектив «Украденный голос». Там два действующих лица: 44-летний Гиляровский и 25-летний Шаляпин. Они расследуют преступление, как кто-то ворует мальчиков с Хитровского рынка. Я выдерживаю все детали исторической реальности. Мне эта идея так понравилась, что я взялся за вторую книгу – Гиляровский и Владимир Дуров.
В общем, планов громадьё, но сначала – вечерний эфир, и мне пора к нему готовиться…
Обращаем ваше внимание что следующие экстремистские и террористические организации, запрещены в Российской Федерации: «Свидетели Иеговы», Национал-Большевистская партия, «Правый сектор», «Украинская повстанческая армия» (УПА), «Исламское государство» (ИГ, ИГИЛ, ДАИШ), «Джабхат Фатх аш-Шам», «Джабхат ан-Нусра», «Аль-Каида», «УНА-УНСО», «Талибан», «Меджлис крымско-татарского народа», «Мизантропик Дивижн», «Братство» Корчинского, «Тризуб им. Степана Бандеры», «Организация украинских националистов» (ОУН).