«Идёт битва за умы…»

Беседа главного редактора «Журналистской правды» Владислава Шурыгина с ведущим программы «Специальный корреспондент».

РЕПОРТЕР, ОХРАНИТЕЛЬ, ПАТРИОТ
В.Ш. Аркадий Викторович, насколько вы себя осознаёте журналистом? 
A.M. Я репортёр на 100%.
В.Ш. Есть ли разница между журналистом и репортёром?
A.M. Да, есть. Просто журналист — понятие более общее. Это и обозреватель, и аналитик и репортер. Я никогда не хотел быть обозревателем или аналитиком, навязывать свое видение. Я всегда работал на земле, в местах событий. Те­перь судьба так распорядилась, что я стал веду­щим программы «Специальный корреспондент» и большую часть времени работаю в студии. Представляю чей-то репортаж и обсуждаю его с гостями студии. Гости разные, и программа уже стала притчей во языцех, особенно у тех, кто связывает себя с либеральной частью обще­ственности и считает, что эта передача пропа­гандистская. Сначала они нас называли государ­ственниками, теперь охранителями. Но я в этом слове не вижу ничего плохого. Это слово очень точно характеризует работу людей, защищаю­щих свой народ и свое государство. А защища­ем мы народ и государство от вала негативного глобализма, накатывающего на страну,
Я не хочу, чтобы наша духовная жизнь была как в Европе, где к власти фактически пришли извращенцы и уже разрешили кое-где одно­полые браки… Такая идеология Запада, счи­тающего себя культурной Меккой и образцом для подражания для нашей элиты, фактически ведет к вымиранию — от педерастии ведь дети не рождаются.
В.Ш.Вы закончили журфак МГУ. Не было ли у вас ощущения, что в 80-е годы журфак пре­вратился в инкубатор по производству журна­листов, ненавидящих и презирающих собствен­ную страну?
A.M. На моём курсе такого не было. Я закончил курс в 19S8 году, и среди нас было много парней, отслуживших армию, был большой рабфак. Сам я отслужил в ракетных войсках Забайкалья, и у нас была хорошая закалка советского патриотизма.
В.Ш. Хорошо помню 1995 год, конец августа, когда меня, после ранения, привозят из Сербии, и мой хороший товарищ приводит ко мне моло­дого репортера… Вы тогда, кажется, на НТВ ра­ботали… С тех пор прошло 18 лет. Какой путь в профессии проделали вы за это время?
A.M. Я стал патриотом.
В.Ш. А тогда кем были?
А.М. Тогда я ещё не знал, что это такое. Да. любил свою Родину, семью, страну, но мы же не знали тогда, до 1991-го, что всё это рухнет, а за миражом свободы и вседозволенности — только хаос, ложь и война… Первый момент от­резвления пришел в октябре 1993 года. Я тогда в полной мере ещё не осознавал, что идет борь­ба за Россию, что эти несчастные люди в здании Верховного Совета отстаивают наши националь­ные ресурсы, пытаясь спасти страну от привати­зации. А их расстреляли из танков по указу но­мер 1400. Я видел толпу у Моссовета, жаждущую крови, и не понимал, откуда такая ненависть к своему же народу, ведь мы же все — русские люди.
Я понял это, когда началась первая Чеченская война и мы стали каждые две недели ездить туда. Тогда Добродеев мне как-то сказал: «Решать, ко­нечно, тебе, но лучше будь на нашей, русской стороне — сейчас этого очень не хватает». Наши власти на этой войне допустили страшную ошиб­ку — они не работали с журналистами. В итоге многие попали под влияние сепаратистов и за­падных групп влияния. И первая военная кам­пания в Чечне на информационном поле феде­ральной властью была проиграна. На мой взгляд, это была целенаправленная идеологическая ди­версия из Кремля. А я тогда, получается, работал в телекомпании, в каком-то смысле поддержива­ющей сепаратистов в Чечне. Хорошо знал Елену Масюк — талантливого и смелого журналиста. И могу сказать, что если бы информационная политика центра была грамотной, то её талант был бы на стороне государства.

БИТВА ЗА УМЫ
В.Ш. Но вы не находите, что это ошибка — считать талант своей собственностью? Бытует убеждение, что талант дается для определенной миссии, и за то, как ты им распо­рядился, предстоит ответить каждому…
A.M. Но также и на другой стороне есть талантливые люди, считающие нас, патриотов, не­достойными людьми, вредящими делу свободы. Например. Евгения Альбац, которая в своё время занималась исследованием архивов КГБ и теперь нелицеприятно отзывается о власти, скорее всего, убеждена в своей правоте.
В.Ш. А вообще есть в журналистике понятие морали?
A.M. Конечно. Мораль в том, чтобы не навре­дить простому человеку. В том, чтобы делать свою работу исходя из того воспитания и той веры, ко­торую ты исповедуешь.
В.Ш. Вас пытаются упрекнуть иногда в том, что по вашим расследованиям заводят уголов­ные дела против либералов.
A.M. Ну, это неправда. Такого не припомню. Самая острая программа, после которой на меня было вылито много грязи, это «Шпионы». Когда я взялся за неё, то понимал, что мне предстоит перешагнуть некую черту и вступить в открытое противостояние с людьми, которые убеждены, что для России единственный путь — стать ко­лонией Запада. Многие тогда отговаривали меня от этого шага. Но это было редакционное задание государственного телеканала, поэтому я пошел на это. После передачи начался кошмар — я был морально распят, Продолжалась эта травля шесть лет, пока англичане сами не признались, что ка­мень с контейнером был. Но либералы остались стоять на своём и после этого.
И ведь дело не в камне — просто есть водораздел в нашем обществе: между людьми, в соответствии с концепцией Олбрайт считающими, что Россия должна быть маленьким европейским государ­ством численностью 55 млн. человек, и теми, кто за возрождение державы, за развитие и укрепле­ние государства. И в наш век информационных технологий судьба страны решается не на полях сражений, а на телеэкранах и в интернете. Идет битва за умы.

СИЛА В ПРАВДЕ
В. Ш. Сложно подбирать людей в свою команду?
A.M. Да, сложно. В основном люди боятся поте­рять какой-то комфорт, боятся осуждения со сто­роны какой-то части общества. Вот мы сделали программу «Провокаторы» про кощунниц из Pussy Riot, так некоторым моим сотрудникам потом зада­вали вопрос: зачем ты работаешь с Мамонтовым? Он же неправ, они не заслуживают такого наказа­ния… Мой коллега ездил к ним в СИЗО, после чего я понял, что лидером у них является Толоконникова, которая относится к нашим православным святыням как к культурному наследию. И она ска­зала в интервью, что церковь, если хочет выжить, должна меняться. И тогда я подумал, что если её идеи найдут отклик у людей, то мы умоемся кро­вью. Такие люди не испытывают раскаяния в своих кощунствах, потому что убеждены в своей правоте.
В. Ш. Меня всегда удивляло, что в либеральной среде нетерпимость к чужому мнению выше, чем в имперско-патриотической…
A.M. Просто мы свободные люди, потому что мы защищаем правое дело. А они — рабы той фашист­ской идеологии, которой служат. И Западная Евро­па уже пожинает ее плоды: зверское убийство во­енного в Англии средь бела дня с криками «Аллах акбар!» двумя темнокожими — только начало.
В.Ш. Что самое сложное для вас в передаче в последнее время?
A.M. Самое сложное — армия. Мы собрали огромный материал о коррупции в Минобороны, и я понял, что у нас очень плохая кадровая поли­тика. То, что творила команда Сердюкова с нашей армией,— напоминает диверсию. Та же Васи­льева работала в американской фирме, и люди, которые занимались приватизацией и продажей имущества Минобороны, проходили аттестацию не в России, а их анкетные данные направлялись в Штаты через Англию.
В.Ш. У вас есть прикрытие? Вы не боитесь по­терять работу, благополучие?
A.M. Нет. Потому, что я прав. Я делаю правое дело, и другого интереса у меня в жизни просто нет.

Обращаем ваше внимание что следующие экстремистские и террористические организации, запрещены в Российской Федерации: «Свидетели Иеговы», Национал-Большевистская партия, «Правый сектор», «Украинская повстанческая армия» (УПА), «Исламское государство» (ИГ, ИГИЛ, ДАИШ), «Джабхат Фатх аш-Шам», «Джабхат ан-Нусра», «Аль-Каида», «УНА-УНСО», «Талибан», «Меджлис крымско-татарского народа», «Мизантропик Дивижн», «Братство» Корчинского, «Тризуб им. Степана Бандеры», «Организация украинских националистов» (ОУН).